Две звезды, две трудных повести
Эти два талантливых латыша общей судьбы и близких политических взглядов были неразлучны в жизни, порой и помимо воли. Оба были осуждены как государственные преступники, прошли через тюремное заключение и ссылку на чужбине, оба страстно любили и были любимы исключительными женщинами и даже породнились, оба прославились и навсегда оставили свой яркий след в истории Латвии и России. Обоим в Риге поставили внушительные памятники. Но гранитный монумент одному по сей день украшает Эспланаду, а бронзовое изваяние другому в парке Кронвальда в независимой Латвии демонтировали.
Источник: «Вести Сегодня»
Куда ссылали латышей
Речь идет о Янисе Райнисе и Петерисе Стучке. Сплетение личного и общественного в их биографиях исследовал вятич Юрий Павлович Малых в только что изданной в Кирове книге, которая так и называется: "Сплетенье судеб". Ее презентация состоится 2 февраля в галерее "Неллия" в 15.00. На ней будет сам автор — он приезжает в Ригу в рамках Пушкинских дней вместе с делегацией из Кирова (теперешнее название Вятки).
Давние дружеские связи нашего Пушкинского общества с интеллигенцией Кирова не случайны — Вятская губерния в конце XIX — начале XX века стала местом ссылки многих латышских социал–демократов, равно как и русских марксистов. В числе самых знаменитых латышей–ссыльных — Иван Христофорович Плиекшан (Янис Райнис) и Петр Иванович Стучко (Петерис Стучка). В Кирове с 60–х годов прошлого века существует музей Райниса, а в 2004 году открыта мемориальная доска, посвященная памяти наркома юстиции, председателя Верховного суда РСФСР П. И. Стучки. В кировских архивах сохранилась масса документов, которые передают неизвестные подробности о жизни этих двух выдающихся латышских интеллектуалов, их спутниц жизни — Доры и Аспазии и дают представление о среде политических ссыльных, живших в Вятской губернии под гласным надзором полиции.
Книга Юрия Малых, который использовал архивы Вятки, Москвы, Санкт–Петербурга, Риги, различные другие источники, хоть и является полноценным историческим исследованием, но больше напоминает напряженную психологическую драму. Потому что за формулярами и предписаниями столичных сановников и губернских властей, за строками личных писем героев, их соратников, друзей и близких встает не только та далекая предгрозовая эпоха, но противоречивые характеры главных персонажей с их страстями и переживаниями, по–разному проявлявшимися в одинаковых обстоятельствах. Именно сфера чувств и эмоций во многом определила жизненный путь двух лидеров латышской "фронды" и посмертную оценку потомками их наследия, Райниса — в литературе, Стучки — в правоведении.
По лезвию бритвы
Стучка и Плиекшанс были просто обречены подружиться. В детстве оба слышали от родителей разговоры о немецком засилье. "Чтоб немецких фонов и ландратов за грудки взять, надо университетские премудрости превзойти. Вот почему нам, латышам, надо в университетах учиться", — наставлял Петериса отец, учитель сельской школы и владелец небольшого хутора. Он отдал сына в немецкую гимназию. Там же учился и сын арендатора Янис Плиекшанс. На уроках словесности оба воспылали любовью к немецкой романтической литературе и философии. Посещение театров, чтение лекций, общение с творческими людьми — таковы были увлечения юношей. После окончания гимназии оба поступают в Петербургский университет на юридический факультет.
Казалось, обоим уготована карьера адвокатов или судей. Но очень скоро долговязые студенты–инородцы — Плиекшанс подвижный, легко возбудимый, Стучка спокойный и уравновешенный — попали под наблюдение полиции как политически неблагонадежные. В студенческой среде в ту пору было сильно влияние революционных народников, и оба латыша сошлись с членами группы Александра Ульянова. А вскоре познакомились и с самим будущим террористом. Оба были недалеки от участия в заговоре. И при этом не избегали холостяцких развлечений, любили покутить и нередко становились участниками пьяных дебошей. Однажды в развязанную нашими героями драку было вовлечено триста человек! Происшествие случилось за пять месяцев до покушения на Александра III. Плиекшанс и Стучка отделались символическими сроками заключения и исключением из университета. А случись это после тераката, дворники и разъяренная толпа, скорее всего, забили бы студентиков до смерти. В лучшем случае оба были бы сданы в солдаты, и тогда новейшая история Латвии во многом была бы иной.
Маленькие оводы
Казни бомбистов и Александора Ульянова, разгром народнического движения отрезвили многие горячие головы. В том числе и наших друзей. Янис серьезно занялся языкознанием, этнографией, Петерис — изучением западной и русской литературы. В 1886 году оба начинают сотрудничать с новой газетой — "Диенас лапа". Ее выход приняла в штыки редакция "Балтияс вестнесис", выходившей под эгидой Рижского латышского общества ("Мамуля"). "Матушка" в зачатке содержала все будущие институты независимого государства — парламента и правительства, университета, художественной академии, национальной библиотеки… Но и все изъяны будущего буржуазного государства тоже в зародыше присутствовали в этом учреждении: национальное чванство, провинциализм, высокопарное пустословие. "Диенас лапа" посылала язвительные стрелы в адрес нарождающейся латышской элиты. А чего стоит сборник сатирических статей и фельетонов "Маленькие оводы", которую издали в соавторстве Плиекшанс и Стучка. В ней друзья высмеивали "столпов всеобщего дела", "болтунов–пустозвонов" "деловых людей" и мракобесов из "Рижского латышского общества". Будущий народный поэт Латвии камня на камне не оставляет от тогдашней салонной латышской литературы, называя ее грудой каких–то обломков из слов, фраз, глупостей, точек и запятых, не к месту приплетенных народных песен, цитат и пр. Его главный упрек — народный дух в такой литературе и не ночевал. Разве могли "столпы всеобщего дела" простить подобную критику начинающему и никому не известному литератору? А его уколы не в бровь, а в глаз по поводу заразной хвори, которой было больно тогдашнее латышское общество и от которой, кажется и по сию пору не избавились? Имя этой болезни — аристокретинизм. Ее симптомы: больной воображает, что он на много голов выше "всей этой толпы", перестает приветствовать знакомых низкого звания, видит только тех, кто занимает исключительно высокое положение…"
II. Мы наш, мы новый мир построим!
Плиекшанс и Стучка с их левыми настроениями закономерно оказались в "Новом течении" среди той части латышской интеллигенции, которая симпатизировала революционным настроениям в Западной Европе и России.
Правда, радикалами эти господа не были и рассматривали возможность социальной революции в России не раньше, чем лет этак через 50. Но на это отдаленное будущее они работали весьма усердно. В том числе используя и свой духовный рупор — "Диенас лапа". Между двумя лагерями — кругами "Мамули" с их национальными идеями и "новотеченцами", вносившими в умы соплеменников идею устройства общества социальной справедливости, шла непримиримая война. Видимо, явный крен поэта в сторону учения Маркса объясняет ощутимый холодок, который сегодня чувствуется в современной Латвии в отношении к Райнису.
Свой среди чужих
Интересно, что после того, как Петериса Стучку в кресле редактора "Диенас лапа" сменил Янис Плиекшанс (Райнис), газета становится более саркастичной и резкой — под стать нервной натуре поэта, подверженного частой смене настроений, обидчивости и мнительности. На любое невинное замечание Янис мог дуться часами. Его друг Петерис, напротив, легко ладил с людьми, был щедрым, дружелюбным и обаятельным. Несмотря на его социалистические "завихрения", Петериса принимали в рижском свете за своего. Он обзавелся юридической практикой, жил на широкую ногу, к нему льнули рижские красотки, здоровались за руку идейные недруги.
Это умение товарища устраиваться в жизни начинает раздражать самолюбивого Плиекшанса.
Шерше ля фам!
Но настоящая черная кошка между ними пробежала с появлением в судьбе обоих любимых женщин. Летом 1885 года Петерис Стучка гостил на хуторе отца Плиекшанса в Ясмуйже под Кокнесе. Там он покорил 16–летнюю сестру Яниса Дору — своим искрометным юмором и виртуозной игрой на фортепьяно. Завязался роман в письмах, но лишь через 10 лет Дора ответит Петерису согласием на брак. Плиекшанс эту связь встретил с неприязнью. По его мнению, Петерис, повеса и циник, с которым они вместе ходили по "веселым домам", не был достоин такой чистой и благородной девушки. Янис не мог себе и помыслить, что его обожаемая сестра, умница и красавица (первая латышка, которая училась в Швейцарии на врача), окажется в объятиях человека, который не раз на мальчишниках говорил о женщинах скабрезности. Янис начал воспринимать Петериса как разлучника с младшей сестрой.
А для самого Яниса заблистала другая звезда — поэтесса и драматург Эльза Розенберг (ее литературный псевдоним Аспазия.) Ко времени встречи с вдохновителем "Нового течения" Плиекшансом в 1893 году Эльза уже знаменитость. Она часто заходит в редакцию "Диенас лапа", знакомится со Стучкой и не может устоять перед его обаянием. Поэтесса даже пыталась влюбить в себя обольстительного мужчину, но Петерис не захотел переходить дорогу другу, да и сердце его было раз и навсегда отдано Доре.
Музы и искусительницы
Встреча Доры с Аспазией вылилась в конфликт. Аспазия показалась Доре недостаточно образованной, провинциальной и жеманной. Аспазия же восприняла Дору как высокомерную бессердечную гордячку. Это впечатление двух женщин друг о друге останется на всю жизнь. И обе немало подольют желчи в отношения Стучки и Райниса.
Но парадокс в том, что именно аристократичная Дора ввела вальяжного и добродушного сибарита, успешного юриста Петериса в круг революционеров. В Цюрихе Дора варилась в самой гуще политической жизни. И убедила возлюбленного, что его истинное призвание — быть борцом за народное счастье. Она же привела и брата на конгресс
2–го Интернационала, который открывал Фридрих Энгельс. Тогда Бебель снабдил Райниса Манифестом Коммунистической партии и дал рекомендации, как доставить нелегальные книги в Латвию. "Из моего чемодана выросло социалистическое движение латышей", — с гордостью признавал позже Райнис.
А был ли заговор?
"Новотеченцы" ввозили и распространяли по всей Латвии тонны марксисткой литературы. Московское охранное отделение напало на след крупной партии запрещенной печатной продукции, которая переправлялась через Либаву. У "кружковцев" начались обыски, аресты… Взяли 87 человек. В том числе и "главных заговорщиков" — Плиекшанса и Стучку. Их объявили государственными преступниками и посадили в Рижскую тюрьму в камеры–одиночки.
Этот процесс стал новым водоразделом между Стучкой и Райнисом. Соратники социал–демократы на следствии давали показания, которые вольно или невольно выставили Плиекшанса главным зачинщиком преступного заговора, зато Стучку они всячески выгораживали, характеризуя чуть ли не как невинную жертву. Райнис полагал, что его топили сознательно. Моральные и физические страдания в холодной темной камере истощили силы поэта. К моменту выхода из тюрьмы в 1898 году он поседел, потерял голос, не держался на ногах, часто падал в обморок. В таком состоянии Райниса обвенчал с Эльзой тюремный пастор.
Изгнание
Селиться в Лифляндской и Курляндской губерниях и Стучке, и Райнису было запрещено. Место ссылки Стучки — Витебск, куда он приезжает уже с женой — Дорой. Здесь Стучка получает место юрисконсульта у местных мануфактурщиков и не бедствует. Райнис же полтора года живет на временном поселении в заштатном Пскове, где перебивается переводами. Главным кормильцем семьи стала Эльза, которой предложили работу в газете.
Вскоре пути "заклятых друзей" опять пересекаются — Петериса и Яниса высылают на Север — в Вятскую губернию. Стучка мог бы отделаться и полегче, но "доброжелатели" донесли в охранку, что он сепаратист и его будто бы прочат на роль "латышского короля".
Местом ссылки для обоих определен городок Слободский в 35 километрах от Вятки. Здесь немощеные улицы, но каменных домов больше, чем в Елгаве, отмечает Райнис. По иронии судьбы, в день прибытия Райниса в Вятку в местном театре шла пьеса "Без вины виноватые".
Полгода Аспазия жила с Райнисом в Слободском, а полгода — в Риге, где зарабатывала службой в редакции и литературным творчеством на пропитание обоим. Каждый день супруги писали друг другу письма, которые стали настоящим литературным памятником их любви и эпохе. Разлука приносила им страдания, разжигавшие любовь до размеров пожара, но через два–три месяца совместной жизни она начинала чадить, как керосинка.
Мучительная встреча
Вскоре в Вятку прибыли и Стучка с Дорой. Райнис боялся этой встречи и даже хотел подать прошение о переводе его в любое другое место ссылки. Перед свиданием его буквально трясло. И вот он увидел веселых, раздобревших, пышущих здоровьем "родственничков" — "они так веселятся, будто приехали на пикник", раздраженно отмечает поэт в письме к Аспазии.
И снова в сердце его бушует не то зависть, не то обида: Петруша и Дора сняли лучшую комнату в гостинице, привезли рекомендательные письма к здешнему губернатору, новые дорогие костюмы, хвастались своими связями, в конце концов остались в губернском городе, где Стучка получил место в земской статистике. Как это разительно отличалось от положения семьи Плиекшанов, прозябавшей в Слободском. Райнис, преодолевая болезнь, работал над бесконечными переводами классиков — 5 рублей за 40 тысяч знаков — и отказывал себе во всем.
Латышское Болдино на Русском Севере
Но как это бывает у больших поэтов — лишения оттачивают перо. Ссылка в холодный северный край стала для Райниса тем, чем для Пушкина было Болдино. В Слободском Райнис родился как драматург. Да и поэтических произведений здесь написано им немало. При всех тяготах ссыльного быта Райниса вдохновляла здешняя природа — яркое солнце, синие снега, могучие хвойные боры, полюбил он и вятский народ — тамошние крестьяне держались с достоинством, женщины были приветливы и жалостливы. Пьяных даже в дни ярмарок почти не было. Местные жители тоже уважали латыша Ивана за безобидный нрав и доброту. Он никогда не отказывался по их просьбе написать прошение или жалобу начальству, хотя ему это и было запрещено.
Интересно, что Вятка стала интеллектуальным центром российских социал–демократов. Сюда потоком шли не только революционные сочинения из Европы и Санкт–Петербурга, но и прибывали десятки именитых нелегалов, включая Баумана и Дзержинского, а также латышей–соцдемов. Духовная жизнь в этой глухой провинции била ключом — в музыкальном салоне Доры Христофоровны Стучки, в горячих спорах соратников по поводу партийных документов… Увы, общие идеалы не сблизили бывших друзей. Райнис пренебрежительно оценивает статьи Стучки в партийной прессе, держится с ним подчеркнуто холодно и все более отчуждается от сестры, которая забросила медицину — врачебная профессия показалась ей слишком грубой. Янис с юмором комментирует "несчастное свойство нашей семьи: голова — в облаках, задница в саже".
При всем том Дора стала самым верным другом и опорой Петериса, а Аспазия, в свою очередь, не уставала вливать в вечно сомневающегося Райниса веру в собственные силы и использовала свой авторитет в литературных кругах, чтобы пробить публикации Райниса и его признание у латышского читателя.
Однако при малейшем намеке на потепление в отношениях брата и сестры она вмешивалась и разрушала хрупкие мостки примирения.
Скрытое соперничество — мука и наказание
Райнис ревниво смотрел на везение, сопутствующее бывшему другу, которого Райнис в душе считал предателем и виновником своих бед. А Стучка, в свою очередь, с гимназической завистью следил за каждым новым успехом поэта и переводчика Райниса. С одной стороны, Петерису льстило, что он не ошибся когда–то в выборе товарища, с другой — он чувствовал, что Райнис вырастает чуть ли не до облаков назло ему. Может быть, это стремление дотянуться до гения и доказать, что он, Стучка, тоже чего–то стоит, и заставило правоведа со всей одержимостью броситься в революционную деятельность.
В жизни обоих латышей было еще немало важных событий, достижений и потерь. Но после Вятки судьба развела их окончательно и бесповоротно. Райнис остался верен Латвии, поэзии и социал–демократическим убеждениям. Стучка возглавил правительство советской республики в 1918–1919 годах. А впоследствии стал крупной партийной фигурой в сталинском СССР. Автор первой советской конституции Петр Стучка вряд ли мог представить на стыке веков, что спустя три десятилетия новая власть рабочих и крестьян, о которой он мечтал и за которую боролся, будет ссылать в Вятский край не десятки "политических", как самодержавие, а тысячи его безвинных земляков. И у них не будет ни музыкальных салонов, ни товарищеских посиделок за самоваром. Шесть тысяч латышей было отправлено в Вятлаг с февраля 1938–го по начало 1956–го. Свыше двух с половиной тысяч из них погибли или были расстреляны. Заключенные из Латвии занимали третье по численности место среди репрессированных в Вятскую область — после русских и немцев.
Как ни крути, а маститый советский правовед, основоположник советской юстиции, тоже причастен к этой трагедии. Вот поэтому личность Петра Стучки в Латвии предали забвению. А Райниса уважают и почитают. Зато в Вятке хранят память об обоих. Потому что считают: историю не выбирают. И не переписывают.
Автор: Наталья Севидова
1 --2 февраля 2007 («Вести Сегодня» № 26)
