В штрафной группе

 

Над Саласпилсским концентрационным лагерем всегда витала смерть. Больше всего она задержи­валась вблизи так называемой штрафной группы. В неё мог попасть любой узник за мелкие нарушения лагерного режима, например за то, что курил во время работы, или ушел в уборную без разрешения начальника группы, или за то, что недостаточно быстро стал в строй во время поверки, за разговоры на работе и за многие другие проступки. Осо­бенно серьезным нарушением считалась встреча с родными. Те, кто работали в Сауриешских или Бемских каменоломнях или на торфяном болоте, шли на такой риск. Наиболее крат­кий срок пребывания в штрафной группе был один месяц. Большинство оставалось здесь два месяца, а если, будучи в группе, осужденный совершал новый «проступок», ему при­бавляли ещё один или два месяца.

Трудиться надо было по 14 часов в день. Главная работа – чистка уборных. К шесту привязывался сосуд ёмкостью при­мерно в четыре ведра. Опорожнять его надо было метров за 400 дальше. Гестаповцы следили за тем, чтобы ёмкости были пол­ными. Нарушившим это правило приходилось вечером с полчаса прыгать, как лягушки. Сосуд несли два человека за концы шеста. Останавливаться можно было только у ямы. Во время носки не разрешалось отдыхать, а чтобы перемотать портянку, надо было просить разре­шения у начальника группы. А он не всегда соглашался. От ходьбы в деревянных колодках на ногах быстро появлялись волдыри.

 

Зачисленные в штрафную группу иногда пользовались воз­можностью отдохнуть, отпросившись в туалет у начальника группы. Лагерные уборные были длинными, с 50-60 отвер­стиями в полу и дверьми в конце барака.

Сюда приходили отдохнуть не только из штрафной группы, но также с «карусели» или «живого конвейера». Так называ­лась «работа», где люди с носилками ходили по большому кругу. На одной стороне круга группа заключенных на­сыпала на носилки землю, на противоположной стороне её надо было сбрасывать. Когда куча земли становилась доста­точно большой, её переносили обратно, и так без конца.

Теккемейер умел так подкрадываться к уборной (мы гово­рили – налетать), что замечали его лишь тогда, когда он уже был в дверях. Раздавался предупреждаю­щий оклик: «Штукас идёт!» – так мы звали Теккемейера. Па­лач и сам знал, что у него такое прозвище. Тех, кто не сидел на корточках над отверстием уборной, он немилосердно бил своей толстой палкой и приговаривал: «Штукас идёт, Штукас идёт!» Большая собака коменданта, волчьей породы, была хорошо натренирована. Она срывала одежду с узников и вгрызалась в их костлявые тела.

 

В штрафной группе получали наполовину меньше хлеба и обеденного супа, чем остальные. За день люди были до того изнурены, что вечером еле могли доплестись до барака. Бывало, что вечером кое-кто, сдав инст­рументы, в бессилии оставался у стены. Так слу­чилось с инженером Виксне, которого за попытку встретиться с женой направили в штрафную группу на два месяца.

От плохой пищи у многих на теле появлялись сыпь и нарывы. У штрафной группы был свой барак. Для других заключенных обеденный перерыв длился один час, а здесь – только полчаса. Пока узники после работы добирались до ба­рака, проходило по крайней мере минут пять. Те, кто у чана с супом становились в очередь последними, нередко не успе­вали выхлебать свою порцию, когда начальник группы уже приказывал строиться для выхода на работу. О ночном отдыхе немцы также «позаботились»: нам при­ходилось спать, так тесно прижавшись друг к другу, что каж­дый, кто слезал с нар и хотел снова попасть на свое место, должен был беспокоить весь ряд спящих.

 

В барак штрафной группы помещали также приговорен­ных к смертной казни. Долго они здесь не оставались. Осуж­денных на смерть на работу больше не гнали, из барака не выпускали. Эту меру наказания осенью 1943 года применили к нескольким заключенным, работавшим вне лагеря. К ним приходили родственники. За свидание им «пришили» попытку к побегу, что каралось смертью. Охранники за проявленную бдительность получили бутылку водки и три дня отпуска.

Все эти муки еще усугублялись произволом полицейского. Каждый вечер 10-15 несчастных подвергались издеватель­ствам. То они должны были прыгать, как лягушки, ходить гусиным шагом и ложиться на землю или в грязь. За полчаса человек изматывался до того, что был не в состоянии войти в барак. Иногда нам приходилось работать и в бане, так как там часто выходила из строя примитивная канализация. Тогда мы выносили из шахты грязную воду. Когда в бане мылись жен­щины, вовсю проявлялся цинизм гитлеровцев. Узникам в бане отрезали волосы. Парикмахеры были мужчины. Гитлеровцы беспрерывно ходили по бане и нагло рас­сматривали обнажённых девушек.

 

В начале 1943 года в Саласпилсский лагерь смерти пригнали так называемых «эвакуированных», в том числе стариков и мате­рей с маленькими детьми. Прежде всего им приказали раздеться догола. Одежду они оставляли в бараке, будто бы для дезинфекции, а сами должны были голыми бежать в баню. После бани всех – мужчин, женщин и детей загнали в барак, пол которого был устлан соломой. Этот барак назывался карантином. Сюда помещали столько людей, что им даже негде было прилечь. Три дня они сидели на корточ­ках или стояли, тесно прижавшись друг к другу. Не хватало воздуха. Многие заболевали и умирали. Больше всего умерло детей. В этих бараках днем и ночью дежурили люди из штраф­ной группы. В их обязанности входило также убирать мертвецов.

 

Выносить все эти муки в штрафной команде можно было только благодаря солидарности заключенных. Несмотря на то, что мы не имели права встречаться с узниками других бараков, товарищи, рискуя сами попасть в штрафную группу, находили возможность передавать нам кусок хлеба и приобод­рить добрым словом, столь необходимым в наших условиях. Поддержка друзей не давала нам окончательно погибнуть. Она укрепляла нашу веру в победу, вселяла силы переносить все трудности.