Как это делалось

 

 

С некоторых пор на территории «Ригас-фильм» стали происходить непонятные, даже таинствен­ные вещи. Началось с того, что немецкий морской офицер в чине оберлейтенанта однажды прошел, ничего не спрашивая и ни на кого не глядя, прямо к кабинету управляющего и без стука вошел туда. Через несколько секунд из кабинета вышли все, кто в нем находился. Они недовольно пожимали плечами, но объяснить ничего не могли. Морской офицер пробыл у управляющего недолго. Он вы­шел и удалился, также не поворачивая головы, устремив свой взгляд в невидимую точку, которая, казалось, все время двигалась впереди него на определенном расстоянии.

Вскоре к управляющему был вызван режис­сер Т. Затем еще два-три человека. Обычно со­держание бесед в кабинете быстро становилось достоянием всех работников, но на сей раз они велись скрытно и никто, даже всесведущая секретарша не могла приоткрыть завесу над таин­ственностью происходящего за дверью шефа. Те­кущая работа студии продолжалась по-прежнему, но все чувствовали, что она постепенно отошла на второй план, а основное внимание руковод­ства привлечено к тому, что с такой секретностью делал режиссер Т. и его небольшая группа. Увеличилось количество секретных пакетов, которые теперь в большинстве приходили на имя режиссера Т. Да и сам он развил бешеную переписку, чего до сего времени за ним не замечалось. Однажды в расположении «Ригас-фильм» появился странного вида деревенский парень и весь день безвыходно провел в лаборатории. Туда же потащили лист фанеры, покрытый белой краской. Оператор С. выезжал на съемки, никому не говоря, куда и какую тему едет снимать. В общем, глубокая тайна окутывала работу группы режиссера T. Даже такие прожженные, видавшие виды люди, как хроникальные кино­репортеры, становились в тупик.

 

Но нет ничего тайного, что не стало бы явным, — гласит народная мудрость. Уже и тогда некото­рые работники студии, по роду своей работы бли­же других соприкасавшиеся с таинственной дея­тельностью режиссера Т., догадывались о мно­гом. Теперь же, когда обнаружены архивы, как сценарные, так и съемочные, и живые свидетели не только не боятся, а считают своим граждан­ским долгом рассказать обо всем, что им известно по этому делу, мы можем полностью восстано­вить картину таинственной и бесславной деятель­ности режиссера Т.

 

По заданию немецкого командования «Ригас- фильм» предлагалось создать кино-картину о «зверствах большевиков». Немецкий морской офицер и был первым. кто передал этот приказ руководству студии. Справедливость требует отметить, что вначале и руководитель и режиссер Т. усомнились в возможности создания такого фильма, ибо не видели фактического материала для него. Но офицер их сомнения резко отверг. Глядя перед собой в невидимую для других точку, что должно, было изображать глубоко­мыслие и сосредоточенность, он заявил, что когда получают приказ, то не рассуждают, а действуют. Конечно, сказал он, у немецкой пропаганды до­статочно возможностей, чтобы не обращаться к посторонней помощи, но политически важно, — он подчеркнул это, — чтобы фильм был сделан латышами. Что же касается фактов, то они не так упрямы, как о них принято думать, и при должной сообразительности и желании их можно поворачивать в любую сторону, а иногда просто создавать. Кроме того, он упомянул о благодар­ности немецкого командования, которая^- выра­зится в конкретной сумме марок.

 

И желание, и сообразительность у некоторых латышских кинодельцов нашлись. Срочно на­чали изобретаться «зверства большевиков»? Од­ним из них к был деревенский парень, который однажды появился в студии.

Это был дегенеративного вида подросток в рван­ом пиджаке и стоптанных сапогах. Приведенный в лабораторию, он вначале пугливо озирался, но потом пообвык. Ему даже понравились огромные электрические лампы, сверкающий металл ре­флекторов, блестящие рычажки съемочного ап­парата, легко вертящиеся ручки штатива и его неуклюжие три ноги. На лице парня появилась странная улыбка. Он ничего не говорил, только время от времени издавал непонятные звуки, очевидно, выражавшие удовольствие. Но если он получал удовольствие, то этого никак нельзя было сказать о режиссере и операторе. Они бы с радостью вышвырнули дефективное существо, но оно было прислано отделом пропаганды «Остланд-Рейхскомиссариата», а с этим нельзя было шутить.

 

Парня долго учили тому, что он должен произ­нести перед аппаратом, как должен стоять, как поднимать руку. Он кивал головой с безразли­чием, способным вывести из себя самого терпеливого педагога, но выполнял все, что от него тре­бовалось. Однако, как только приступали к съем­ке, включали звукозаписывающий аппарат и уже нельзя было выкрикивать команды, парень терялся и не мог сделать ни одного движения. Тогда команды заменили сигналами. Режиссер Т. стал за аппаратом на возвышении и показывал парню, что делать. Но и теперь съемка сорвалась: объект забыл текст своей речи. В дополнение ко всем своим достоинствам он страдал, отсутствием памяти.

 

Не раз приходилось съемщикам вспоминать слова немецкого офицера о желании и сообрази­тельности. Они нашли выход из положения. Текст речи огромными буквами был написан на листах бумаги и поставлен сзади аппарата, чтобы парень мог его читать. Читал он плохо, по складам, часто сбивался, но длительная тренировка при­несла плоды. Перед аппаратом он рассказал, что был арестован «чекистами» и они его страшно му­чили. В доказательство он снимал сапог и демон­стрировал перед объективом искривленный боль­шой палец на грязной ноге. Правда, после съемки, желая, очевидно, вознаградить режиссера за столь тяжелый и долгий труд, он доверительно сообщил, что большой палец у него искривлен с детства и ребята даже дразнили его кривопалым. Свои слова он сопровождал гыканьем, должен­ствующим, вероятно, выражать смех. Но режис­сер отмахнулся. Какое ему дело до грязного кри­вого пальца этого идиота! Парень прислан отде­лом пропаганды и не ему, режиссеру Т., входить в подробности. И хотя червячок сомнения шеве­лился в его сознании — слишком уж явно был выражен идиотизм объекта, — все же он был до­волен: очередное «зверство большевиков» было заснято. (Впоследствии этот эпизод из оконча­тельной редакции фильма был изъят. Даже такие неразборчивые в средствах дельцы, как чинов­ники отдела пропаганды, не рискнули показать зрителю этот созданный режиссером «факт»).

 

По сценарному плану, который был составлен самим Т. и одобрен отделом пропаганды, надо было заснять тюремную камеру, где сидели те, кого «большевики расстреляли». Для этого и по­требовался фанерный лист, покрытый белой краской. Режиссер Т. собственноручно гвоздем нацарапал на листе надпись: «Меня завтра рас­стреляют». Однако съемка не удалась, на белом фоне надпись плохо выделялась. Тогда ее снова замазали краской, попробовали еще раз, но белый цвет подводил, он выдавал подделку. Фанеру по­крыли коричневой краской и опять воспроизвели надпись. Съемка стены тюремной камеры была закончена.

 

С «трупами замученных большевиками» было проще. Неведомые фотографии, присланные от­делом пропаганды, клали на трюковой стол, по­ворачивали, вертели, перекладывали, снимали многократно, кощунствуя над богатейшими благородными возможностями кинематографа. С ними было легче, чем с дефективным парнем. От трупов, а тем более безымянных фотографий, не требуется, чтобы они разговаривали. За них с успехом говорил диктор, снабженный заранее отредактированным и проверенным немцами текстом.

 

Остальные сенсационные кадры сценария сфаб­риковать оказалось еще легче. Одним из «разо­блачений» сценария был показ евреев на руко­водящих постах в советских учреждениях. Это даже и снимать не пришлось. Отдел пропаганды любезно предложил кадры из немецких игровых фильмов «Последний удар молота» и «Вечный жид», где актеры с гигантскими крючковатыми носами и хищными узловатыми пальцами юрод­ствовали и бесновались. Эти фигуры, лишенные человеческого облика, выдавались за советских евреев. Для других подобных же «откровений» режиссер Т. доставал какие-то фотографии, сам наклеивал их в альбом, изготовлял бланки протоколов советского суда и собственноручно запол­нял их. В общем, он добросовестно отрабатывал свои сребреники и много потрудился в угоду немецкому хозяину.

 

Когда бредовый фильм был готов, его показали немцам. Сам генерал полиции Шредер изволил выразить свое одобрение. Да, немецкие хозяева остались довольны. Слова, сказанные морским офицером при первом посещении «Ригас-фильм», режиссер Т. усвоил блестяще: он проявил и же­лание и сообразительность.

Окрыленный успехом, желая не только угодить немцам, но и продолжить столь блестяще нача­тую карьеру фабриканта фактов, он взялся за изготовление эстонского и литовского вариантов своего фильма. Режиссер Т. лишний раз доказал свою сообразительность: никаких дополнитель­ных съемок, только диктор. Кинематограф таит в себе неисчерпаемые возможности: факты оста­нутся те же, но текст синхронно будет записан на эстонском и литовском языках. Соответственно будут переделаны и надписи. Ну, а на трупах ведь не указано, какой они национальности: ли­товцам покажем их как литовцев, эстонцам — как эстонцев. Переделать надпись на фанере и лишний раз снять ничего не стоит. Ученик превзошел учителей: его сообразительности позавидовали даже некоторые чиновники из отдела про­паганды «Остланд-Рейхскомиссариата».

 

Т. горячо принялся за дело. Он списался с та­кими же, как и сам, иудами в Эстонии и Литве, в письмах давал «руководящие указания». Вот выдержка из одного письма: «пункт 6. Полу­чить из популярного банка специально сделан­ную (подчеркнуто нами: Л. К.), ссудо-сберега­тельную книжку на имя какой-нибудь женщины, в книжке должны быть отмечены последние бухгалтерские записи — как будто это делалось в большевистское время — аннулирование вкла­дов, а именно — перенос 4.000 крон, аннулировано по постановлению Совета Народных Комиссаров Эстонии 3.000 крон, остаток: 1.000 крон».

 

Адресат режиссера, некий Э., оказался не столь сообразительным, как его наставник. Достать та­кую книжку он не смог; а сфабриковать не догадался. Но это не смутило Т. Он сам достал чи­стую сберегательную книжку, сделал в ней придуманные им самим записи, а печать, ничтоже сумняшеся, изготовил из линолеума в лаборатории студии.

Нет нужды умножать примеры. И приведенных достаточно для того, чтобы представить себе, как стряпался фильм, названный «Красный туман» и демонстрировавшийся в Риге. Предатели, в угоду убийцам и поработителям, помогали обманывать народ. Правда была против них. Она никогда не была орудием зла, насилия, угнетения. Правда восстала из времени и ее голос прозвучал суро­вым приговором тем, кто пошел против своего народа.

 

---

Уточнение:

Пропагандистский документальный фильм "Красный туман" ("Sarkanā migla") был снят осенью 1942 года, режиссер - Константин Тумилс-Тумилович, оператор Эдуард Крауц, 19 минут.